Стихотворения и поэмы в прозе позднего Рембо отличаются главными атрибутами качественных герметических текстов: они интонационно энергичны, изощренная композиция оставляет впечатление плаванья и полета; их темнота притягивает чуждой глубиной, дразнит мерцанием ложно разгаданных смыслов. Так писали Рабле, Шекспир и Сирано де Бержерак, так строили свои произведения французские эзотерические поэты XVII века — Бероальд де Вервиль и Эсто де Мюизман. Парадоксальная ситуация герметики: открытая закрытость и веселая таинственность. Это соответствует многообразным занятиям Гермеса: в качестве ироничного торговца он “обращает драгоценности в угли” (Павсаний); в качестве ловкого вора демонстрирует тщету всякой собственности; под видом нищего старика ведет кандидата сквозь ужасы элевзинской пещеры; в роли Трисмегиста он, ветер, придает пневматический смысл работе с материей. Гермес может отчасти или полностью совпадать с Дионисом и Аполлоном, равно как Гестия — с Деметрой и Реей. Он — дьявол иудеохристианской догмы, шут, чья двуцветная одежда с вертикальной полосой посередине символизирует вездесущность в пространстве и времени, а бубенчики на дурацком колпаке напоминают о вечной актуальности момента, он — Меркурий философов, “яд”, убивающий все качества материи, кроме чистой потенциальности.
Этот поэт, разумеется, участвует в полифонии экспрессионистского поколения начала века, он среди тех, кто проклял нарастание технизированных кошмаров, среди тех, чья короткая трагическая жизнь пропала кровавым отблеском в закате Европы. Но, вместе с тем, Георг Тракль один из самых оригинальных исследователей метафизики смерти, он занят не столько живописными подробностями распада плоти -- как, например, Георг Гейм, Эрнст Штадлер и ранний Готфрид Бенн, -- сколько проблемой проникновения в самую загадочную область человеческого бытия. Наша эпоха позволила куда глубже заглянуть в эту область, нежели барокко или немецкий романтизм: если там речь могла идти о memento mori, о жизненной тщете, о локальных агониях, то сейчас дело близится к финальной планетарной катастрофе.
Поэма Стефана Малларме -- достижение маньеризма. В двадцатые годы так называли стилистические особенности Эль Греко и Тинторетто. Знаменитые немцы -- Эрнст Роберт Курциус и Густав Рене Хоке вообще противопоставили маньеризм классике. После первой книги Г.Р.Хоке "Мир как лабиринт"(1956г.) и до сегодняшнего дня искусствоведы и филологи как правило возражают против такой оппозиции. "Когда объективный мир, -- утверждает Хоке, -- не предлагает ничего истинно реального и конкретно ценного, начинают превалировать отношения субъективные. Когда распадается структура, начинается транзитность, замена одного на другое, торжество метафоры." Замечание касательно "объективного мира" в высокой степени проблематично: если искусство суть индивидуальное развитие, художнику этот объективный мир безразличен. Однако роль метафоры акцентируется справедливо.
Когда я шёл сюда, на эту лекцию, я подумал: “чёрт возьми, мне самому непонятно название”. Название “Пурпурная субстанция обмана”.
Поскольку целиком эта фраза мне совершенно непонятна, я решил её разобрать по словам.
Слово “пурпур”. Что же обозначает слово “пурпур”? Из любой энциклопедии античного мифа мы узнаем, что различные ткани, а в особенности виссон, окрашивали краской, извлекаемой из особых пурпурных моллюсков. Авторы соответствующих статей говорят, что тому есть доказательства – пурпур добывался из моллюсков. И очень много миллионов раковин лежит на разных берегах Пиренеев, Италии и прочих.
Это, вообще-то, заслуживающие внимания сведения, но когда мы вспоминаем о том, что слово “пурпур” обычно ассоциируется с императорским пурпуром, как-то неохота думать про какие-то моллюски.
И вот однажды у Павсания я прочёл про пурпур такую вещь: “пурпур – это изначально белая ткань, на которую маги очень высокой степени посвящения умеют перевести кровь заходящего солнца, в результате чего он и получается”. Мне это показалось любопытным настолько, что я начал интерпретировать это название – “пурпурная субстанция обмана”. Ведь кто-то нас обманывает в данном случае – либо историки-материалисты, которые смотрят в корень, говоря насчёт моллюсков, либо историк и поэт Павсаний, потому что, наверняка, он был фантазёром, и потому что очень трудно представить, что кровь заходящего солнца можно перевести и зафиксировать на ткани.
Стихотворение непонятно, однако удивительно лирично для чуждого и враждебного Рембо. Вообще, лиризм для него – один из холодных стилистических приемов. Он не любит людей и, за редким исключением, чуждается какой бы то ни было близости. «Любовь надо изобрести заново», - одно из классических его выражений. Во фрагменте из «Озарений» под названием «Н» - один из примеров подобной любви. ( «Н» - не произносимо по-французски )
«Все формы монструозности терзают горькие жесты Ортанз. Ее одиночество – механическая эротика, ее утомление – динамическая любовь. Под охраной детства она была в многочисленные эпохи пылающей гигиеной рас. Ее дверь открыта нищете. Там мораль современных существ распадается в ее страсти или в ее акции. О ужасное дрожание новых любовников на окровавленной почве, затянутой белым водородом! Ищите Ортанз.»
