Г. Б.:Да. И к тому же разъясните, пожалуйста: магическая география и «география магического мира» (заглавие вашей книги) — это одно и то же или это разные вещи?
Е. Г.: Это одно и то же, и я попытаюсь чуть позже объяснить, почему это одно и то же. Моя книга (я надеюсь, что она выйдет), которая называется «География магического мира» — это уравнение минимум с двумя неизвестными, а то и со всеми тремя, потому что мы не знаем, что такое география простая, мы не знаем, что такое магия, и мы не знаем, что такое мир. Именно это делает название моей книги весьма загадочным, и прежде чем рассказывать о ее содержании, я попытаюсь это название объяснить. Как мы можем перевести термин «география»? Это, безусловно, идет от греческой Геи, то есть Матери-Земли. Что значит «география», если мы чуть-чуть подумаем о греческом языке? Это значит, что если мы найдем рисовальщика, художника, который нам нарисует Великую Мать Гею, он будет «географ», потому что «grapho» означает «рисовать, чертить». Очень хорошо. Но мы все с вами прекрасно знаем, что слово «география» сейчас, с течением веков, переводят совершенно по-другому. Тогда можно спросить, является ли география одной и той же дисциплиной, что и землемерие? То есть можно сказать, что география — это в известном смысле землемерная наука. И, собственно, так оно и было, потому что для того, чтобы ориентироваться в Матери-Земле Гее, необходимо обозначить определенные участки, то есть то, что является землей и то, что таковой не является, допустим, море. Так постепенно обрисовались очертания поместья вокруг дома, очертания какой-то страны, где живут определенные люди. И дальше все это организовалось в ту самую «географию», с которой мы хорошо знакомы по совершенно невероятному ее инструменту под названием «глобус», который основателям географии — я имею в виду Геродота или Страбона — даже и не снился. Поэтому сначала мы возьмемся за вопрос, имеет ли география отношение к глобусу, и каким образом, если Земля называется «планета» (в переводе означает «плоская»), она у нас получилась круглой?
В этой сомнамбулической атмосфере решимость, целеустремленность, способность суждения растворяются в безразличии, что обнаруживается при встрече с дикарями, у которых даже зубы черные. Как и полагается, внешнее дружелюбие туземцев обернулось изощренным коварством. Капитан Гай дает заманить себя в ловушку и гибнет со всей командой. Артур Гордон Пим и его друг Питерс остаются одни в ужасной ситуации. Все это излагается так же спокойно, как и встреча с кораблем мертвецов. Энтузиазм Эдгара По вызывают другие моменты: при взрыве шхуны «Джэн», когда погибает не менее тысячи дикарей, на берег падает труп диковинного белошерстного животного. Оказывается, туземцы испытывают непреодолимый ужас перед белым цветом. Намек ли это на герметический подтекст романа? Путешественники наблюдают явление еще более поразительное — ручей невероятной воды: «Жидкость струилась лениво и тягуче, словно в простую воду вылили гуммиарабик… Эта вода прозрачная, но не бесцветная, переливалась всеми оттенками пурпурного шелка. И вот почему: вода слоилась, словно распадаясь минеральными венами, и каждая фасета светилась своим колоритом… Лезвие ножа наискось рассекало эти вены, но они тотчас стекались. Если же лезвие аккуратно скользило меж двух вен, они смыкались не сразу».
География нового времени отлично иллюстрирует радикальную агрессивность белой цивилизации. Сколь помпезно звучит: «Великие географические открытия». Пролонгация данных открытий менее помпезна. Куда бы не ступил белый человек, всюду он принес голод, спиртные напитки, угнетение, смерть, огнем и мечом навязывая туземным народам свою авторитарную религию и беспредельную жадность.
Прагматическое освоение среды обитания требует рекогносцировки, и роль авангарда играют здесь геометры, географы, землемеры. Новая география и новая астрономия основаны на сугубо квантитативной методике. Век Просвещения выбрал эталоном измерения пространства одну сорокамиллионную долю Парижского меридиана — «метр». Кроме слова «Париж», остальные понятия условны и совершенно абстрактны. Измеряя метром лесную тропинку, спящего крокодила, водопад и прочее, просветители получили «точный периметр земного шара».
Циркуль и угломер против живого пространства.
Мы рождаемся язычниками и только лет через десять попадаем в когти социальной или небесной номенклатуры. Поначалу, обожженные крапивным огнем, испуганные синими глазами жабы, исколотые боярышником, мы бродим по лугам и лесам вполне боязливо. Но попадаются хорошие, дивные дни: удар ослепительного дождя в молодой листве, гусеница пьет воду из копытцевой ямки, шмель врезается в одуванчик, бородатый голый человек рыдает, уткнувшись в ольху, иволга хохочет на розовой заре. Потом научаемся читать: «дерево да рыжая собака – вот кого он взял себе в друзья» и, следуя за грезой Н.С. Гумилева, выслеживаем солнцебога В можжевельнике гранитный валун, прижимаем ухо, камень горячий, терпеливо слушаем…часа через два сквозь мягкую сонорную пелену просеивается медоточивый шепот, неважно, что это означает, слушаем отдаленное гудение подземных пчел...
Потом худо бедно осваиваем французский и переводим: «Синими летними вечерами я блуждаю в тропинках…мечтатель…» Энергическая волна стихотворения Рембо перехлестывает границу чуждого языка и будоражит иллюзией понимания.
Есть книги простые и сложные, первичные и вторичные. Одни понятны любому грамотному человеку, другие требуют так называемой культуры, причем не только общей, но и специальной. "Синяя борода", "Спящая красавица" — работы простые, спокойные, не требующие "багажа" информации. "Мифология пространства…" Григория Бондаренко заставляет читателя грустно вспомнить о собственном невежестве. Автор знает массу вещей: ирландский язык, поэзию, саги, мифы вообще. Одна библиография устрашает. Представим, однако, следующий казус: мы сидим в зале ожидания, до поезда часа три, кроссворды мы ненавидим, других книг нет. Раскрываем наудачу, как мы упоминали. Царство Смерти. Почему с больших букв и где встречалось выражение сие? Вспомнили! Фрагмент из русской сказки: а калиновый посох, бабуся, и приведет тебя тудысь, в смертельное царство. Да, но растет ли калина в Ирландии? Почему нет, Москва с ней чуть не на одной широте. Калиновое радение ведьм летним солнцестоянием. Стоп. Мы явно отвлеклись от пяти дорог Ирландии и двинулись по вольным лабиринтам ассоциаций. Но все же и для простого человека есть в книге подходящие места.
Уже в школе уроки арифметики резко разделяют нас на математиков и поэтов. Резервуары с двумя трубами, в которые вода сначала вливается, а затем выливается; велосипедисты, спешащие из пункта А в пункт Б… Для многих это мучительные воспоминания. Решение подобных задач давалось нам с трудом. Пузырьки на воде или напряженные ноги мотоциклистов мы могли рассмотреть чрезвычайно отчетливо, зато весьма смутно понимали, что такое путь, скорость или время, завидуя своим более удачливым коллегам, которые с легкостью обращались с четырьмя действиями арифметики. Столь же неспособные студенты попадались и несколько веков назад: например, Франсуа Вийон не знал таблицы умножения: в высших учебных заведениях Франции преподавали только сложение и вычитание, а для того, чтобы разобраться с делением и умножением, приходилось ехать в Болонский университет. Ноль появился в Европе в середине шйестнадцатого века, отрицательные числа ввели только в Новое время.
есколько предварительных слов. В политеизме, где земля живой организм в живом космосе, географии в нашем понимании быть не могло. В стремлении стоиков, пифагорейцев, неоплатоников к схематическому единству и, следовательно, к той или иной системе координат, некоторые географические представления появились. Впоследствии арабские ученые ассоциировали небесное единство и полярную звезду, земное единство и северный полюс. И поскольку географические карты составлялись согласно религиозной системе соответствий, в картографии доминировали два направления, основанные на признании либо непризнании смерти как второго экзистенциального полюса.
Чистый монотеизм – дело совершенно безнадежное, поскольку персонификация и даже имя рождает тень или эхо, которые всегда можно интерпретировать негативно. Трансцендентный своему творению бог недоступен разуму. Как же тогда понимать однополюсные карты начала новой эры? Северный полюс – эманация фаллического первоединого в хаос космических элементов, северный полюс оплодотворяет, материя рождает бесконечные формации, ближе к полюсу организованные, на удалении – менее организованные.
У Хайдеггера есть понятие “Offenheit” (“открытость”), и он пишет в “Sein und Zeit” (“Бытие и Время”), что когда-то мир был «открытым». И он противопоставляет этому «открытому» миру, мир «закрытый», в котором все мы живем. Это значит, что мы уже не можем просто войти в лес или погулять в поле… И вот в каком смысле мы это сделать не сможем: мы люди -- закрытые, не знаем ни трав, которые там растут, ни птиц, которые поют. Все мы отличаемся агрессивной аналитической психологией. Допустим, ботаник объяснит нам что-нибудь про одуванчик, объяснит, то, что мы можем прочитать в любом учебнике, или скажет: «вот поет малиновка, сейчас весна, малиновка справляет свадьбу». И мы можем даже отличить пение малиновки от пения щегла, например, хотя это трудно… И это, собственно, все, что мы можем знать о живой природе, но и это дает нам преимущество перед большинством наших спутников. Вот что значит «закрытость» современного человека перед природой.
Проблематичное инобытие проступает альбиносами, недвижной тревожной тишиной, айсбергами, которые распадаются живыми, агрессивными кусками льда и набрасываются на тяжелые низкие тучи, снегом цвета лепры и неестественными колоритами в туманном почти прозрачном веществе «земле-воды». В отличие от обычного относительного покоя, космические элементы здесь живут интенсивной жизнью. Капитан Гай в необозримой чуждости этих пространств перестает отмечать дни и координаты, ибо сомнамбулическая атмосфера всякий помысел и всякую инициативу растворяет в безразличие. Сие обнаруживается при встрече с дикарями – низкорослыми безобразными людьми с черными зубами. Капитан Гай не обращает на них внимания, потом неожиданно пропадает со шхуной и экипажем – будто все они перешли в другой сон. Артур Гордон Пим и его спутник Питер остаются одни в ужасной ситуации. Им удается убежать от дикарей, но не от голода и жажды. Неожиданно они находят ручей весьма странного вида: «Жидкость струилась лениво и тягуче, словно в простую воду вылили гуммиарабик. Эта вода прозрачная, но не бесцветная, переливалась всеми оттенками пурпурного шелка. И вот почему: вода слоилась, словно распадаясь минеральными венами, и каждая фасета светилась своим колоритом. Лезвие ножа наискось рассекало эти вены, но они тотчас стекались. Если же лезвие аккуратно скользило меж двух вен, они смыкались не сразу.»
