…так как одно другому не мешает. Сыновья больного поколения слабы не физически и не ментально, у них пассивная, бессильная душа, которую не волнует ничего реально живое. Физически они способны пойти на поиски альпийских роз, но зачем? Это дело специалистов, цветоводов, продавцов. Энергию разумней потратить на нечто практически полезное, поскольку порцию эстетического удовольствия проще купить.
Страшно жить в таком мире, "куда угодно, только подальше от этого мира" (Бодлер). Но желания поэта минимальны. Пока в этом мире есть "последние сирени", хризантемы, аметисты, звезды, "белые долины", "сновидения без сна", — жить вполне еще можно. Когда всё будет разрушено, или разрушится само по себе, останутся руины, то есть бесконечная потенция ностальгий. Руины. Мимолетный взгляд, не зная мифологии, чувствует роскошь страдающей статуи.
о есть главная реальность и главное бытие — это бытие Божие. И наш первый шаг в том, что мы забудем "аз есмь", а вспомним, что "Ты еси". То есть реально существует только Бог. Он совершенно бескомпромиссен, наш поэт, потому что, несмотря на то что есть люди хорошие, люди плохие, люди образованные, люди необразованные, это все одинаково призрачное бытие, которое он сравнивает с тем самым бытием вечной памяти мировой души, когда пишет: "...даже йота не пропадает в памяти мировой души". Но при этом для него это призрачная жизнь. И в каком-то смысле это можно соотнести с его пониманием преодоленной античности. Несмотря на изумительную красоту греческой философии и греческой поэзии, в наше время, наверное, думая об Иванове, Александр Федорович Лосев все свои сочинения касательно античности озаглавил не "Метафизика античности", не "Философия античности", а именно "Эстетика античности". И это совершен- но правильно. Но эстетику Вячеслав Иванов, несмотря на все соблазны, пытается преодолеть. Мы, конечно, сейчас не знаем его духовного бытия. Удалось ли ему действительно, как он пишет в этом стихотворении, "с чела стереть" проклятое адово слово "аз есмь"? Он думает совершенно по-другому, чем представители восточных доктрин, ведь "я" не дает покоя ни Востоку, ни Западу. "Я" не любит ни западная метафизика, ни восточная. Но на Востоке буддисты и некоторые суфии, которые также призывают стереть это "аз есмь", оставляют себе так называемую "божественную пустоту". Это термин и той и другой метафизики, и буддийской и суфийской.
Символика легитимна только при иерархическом мировоззрении. После Декарта она стала просто знаковой системой. Вселенная — res extensa (субстанция протяженная), пассивно раскинутая на милость, изучение, использование res cogitans (субстанция мыслящая). Другие мыслящие субстанции допустимы, но маловероятны. Любые связи между мозгом и миром — знаковые системы, облегчающие прагматическую эксплуатацию. Эти связи образуются в "конарионе" — так Декарт назвал особый участок мозга, ответственный за причинно-следственные контакты и закон исключенного третьего. Понятие души, некогда автономной и главной части человеческой композиции, принципиально исчезло и растворилось в туманной смеси "инстинктов", "интуиций", "эмоций", "нравственных порывов", "бессознательных импульсов". Рацио заменило душу в искусстве, религии, этике, что, прежде всего, привело к замене живых связей механическими. Вены, артерии, сухожилия, нервы постепенно уподобились винтам, проводам, поршням, цилиндрам. Это произошло сначала в нашем мозгу.Мы перестали верить, что статуя командора может прийти и наказать дон Жуана. Такая статуя — "субстанция протяженная", сцена немыслима. Следует сконструировать робот с электроаккумуляторами, сотворить механический спектакль. Жизнь превратилась в механическую схему.
