Дугин А. Головин и открытая герметика
Головин и открытая герметика
А.Г.Дугин
1. Головиноцентризм
В начале 80-х Г. Джемаль предложил термин «нострацентризм». Он предполагал, что за референтную семантическую базу, за очертания герменевтического круга берется строго определенный набор лиц, авторов, идей, концептов, составляющих nostrum, как центр. Понятие «nostrum», «наше» взято из алхимии. «Наш» значит «алхимический». А «алхимический» значит «философский»; в том смысле, в каком мы говорим «философский камень» или «философское море». «Наша» земля – значит «философская земля». Что мы знаем о «нашей воде», например. То, что она не мочит рук. А о «нашем огне»? То,что он не обжигает. А о «нашей сере»? То, что она не горит. То есть, наша вода, земля, огонь, сера – есть не ваша вода, земля, огонь сера.
Ностроцентрический круг, о котором я говорю, имел свои силовые оси. Бесспорным полюсом, вокруг которого нострецентрум был вытроен, был Евгений Всеволодович Головин. Он был осью, а следовательно, наш круг был головиноцентричным. Головин был его главой. Точка полюса есть основа интерпретации всего остального содержания. К этой точке сходятся все лучи, от периферии. Он давал всему смысл. Поэтому он был «Адмирал» герметической флотилии.
2. Ностроцентризм и герметизм
В ностроцентричной Вселенной с центром в Головине, герметическая традиция играла ключевое значение. Это была привилегированная область интересов самого Головина, его ближняя интеллектуальная орбита. Поэтому Сандивигиус, Базиль Валентин, Парацельс, Иреней Филалет, Роберт Фладд, Николай Фламель, Генрих Кунрат, Раймонд Луллий иди Дом Пернети были обязательны к изучению – необходимой компетенцией для участия в ностроцентризме.
Как туда было попасть? Через открытый вход – тот самый Introitus Apertus Ad Occlusum Regis Palatium.
3. Алхимия: означающее и означаемое
Все изучающие алхимию знают, что здесь существует некоторый принципиальный барьер: самое сложное установить связь между означающим и означаемым. Можно изучить герметические тексты, интеллектуально соотнести между собой образы, процедуры и ряды понятий королевского искусства, Ars Regia. Но всегда остается самая трудная задача выяснить -- а чему все это соответствует? Что является означаемым в герметической традиции? Здесь-то и начинаются парадоксы. Во-первых, сами алхимические мастера советуют всегда двигаться от трудного к еще более трудному, от темного к еще более теному, от неизместного к еще более неизветсному и постигать первое с помощью второго. Ignotum per ignotius, obscurum per obscurius. Отсюда такие выражения как Nigrum Nigrius Nigro. Как прочесть черные буквы на черном фоне? Сделать их чернее черного или, наоборот, добиться сгущения фоновой тьмы. Поле означаемого в алхимии предельно энигматично. Что же это за вода, что не мочит рук; или огонь, который не жжет; или смерть, которая воскрешает?
Эта неясность может породить стремление соотнести поле означаемого (то есть сами алхимические тексты, включая обширный алхимический фольклор) со сферой чистой фантазии. У материалистов, напротив, возникнет устойчивое желание отыскать эквиваленты в области физических веществ, субстанций, металлов и минералов. Юнг интерпретировал алхимию как поле игры архетипов коллективного бессознательного и базовых психоаналитических процедур (например, индивидуация). Генон привлекал герметизм для иллюстрации метафизических принципов. Эвола пытался найти кроме того в ней и описания стадий прикладной духовной реализации. Наверное, все эти выделения поля герметического обозначаемого легитимны до какой-то степени. Но можно предложить и еще один путь: строго структуралистский – приглашение вынести проблемы денотата за скобки и удовлетвориться системой герметических коннотатов. Тогда мы окажемся в уникальной области герметической диалектики, выстроенной по определенным правилам, которые, тем не менее, будут периодически сдвигаться. Решив в свое время поделать рационализацию базовых герметических понятий и отталкиваясь от эвидентной противопоставленности Sulpur'а и Mercurius'а, я был в какой-то момемнт совершенно сбит с толку тем, что в одном пассаже у Фулканелли белый Mercurius был назван «нашим Sulphur'ом». То есть даже в коннотативном пространстве нам не избежать короткого замыкания.
4. Сигнификационный пакт
В Средневековье существовала логико-лингвистическая теория означаемого, основанная на понятии сигнификационный пакт. Речь идет о том, что область означаемого определяется тем пактом, который говорящий, то есть развертывающий синтагматические ряды означаемого, заключает с некоторой внешней в отношении его инстанцией. Этой инстанцией могут быть – в высшим случае Божество, далее ангелы, демоны, силы, влияния, могущества, троны, звери, духи, душа, наконец, другие люди. Завет Адама с Богом и позволил Адаму называть вещи мира именами. Эти имена были даны ему через сигнификационный пакт. Но это самый высокий уровень. Пакт может быть заключен с ангелом, могуществом, демоном. И то, как отзовется слово в таком пакте, зависит от силы и серьезности инстанции.
В зависимости от пакта, знаки и ряды означающего (дискурс) соотносятся с обозначаемым и становятся реальностью. То есть между обозначающим и обозначаемым устанавливается прямая эйдетическая связь, закрепленная пактом и пактом конституированная. Это мы видим в русских заговорах – в формуле «слово мое крепко» и всех предшествующих ритуальных оборотах.
Можно сказать, что алхимические тексты основаны на сигнификационном пакте. И чтобы включиться в структуру этого пакта, необходимо быть введенным в систему его механизма. Только после этого появляется соответствующее поле означаемых. И оно зависит от того, с кем мы заключаем пакт, кто нас в этот пакт вводит и в какой геременевтический срез мы через эти операции попадаем. То есть все зависит от того, кто является теми «нашими», которые говорят «наша земля», «наша вода», «наш огонь» и т.д., в смысле «философская земля», «философская вола», «философский огонь» и т.д. И что это за философия, что это за философы… Пакт есть атрибут ностроцентрума.
5. Головин и пакт
Для всех нас, для нашего нострацентрума вводящим в механику герметического пакта был Евгений Всеволодович Головин. Его герметические нарративы самим своим фактом резвертывали герменевтику открытой герметики, учреждали коннотации алхимического дискурса. Это дискурс одной стороной касался метафазики, другой поэзии. Но самое важное: и метафизика и поэзия в свою очередь были лишь рядами означающих, то есть дискурсами. А их поля означаемых представляли собой открытый вопрос. Поэтому мы ничего не прояснили: энигматичность алхимии, энигматичность метафизики и энигматичность поэзии друг друга стоят. Головин интерпретировал сразу три этих области, но очень особым образом. Он демонстрировал поля означаемых – всех трех областей – оперативным введением в наглядность, в трансформирующую прозрачную эвиденцию. Это был уникальный опыт, прямая практика. Такое введение в сигнификационный пакт герметизма пережили не только те, кто обладал интеллектуальными познаниями в герметизме (стимулированными им же самим – кем же еще), но и подчас простые (так ли уж они были просты?) люди, вовлеченные в орбиту Головина. Опыт стихии алхимии у некоторых из них больше, ярче и глубже, чем у прекрасно эрудированных европейских традиционалистов. И они иногда становились соучастниками сигнификационного пакта, описать который невозможно, объяснить тем более. Просто происходило что-то, что нас радикально и необратимо меняло, а также меняло мир, сознание, время, пространство, ход истории. Что это -- это «что-то» открытой герметики Евгения Головина? Есть вещи, даже намекать на которые, наверное, не стоит. Это опасно, это несет в себе ужас, это невыразимо. C'est trop beau, c'est trop beau (mais c'est nesessaire). Passons.
6. Откуда?
Еще одна энигма: откуда и как Головин сам получил доступ к сигнификационному пакту? Что его привело к тем темам и тем, самое главное, семантическим опытам, с которыми он прожил? Сам Евгений Всеволодович никогда не давал на это ответа.
Однажды, впадая в зимнее московское такси на выходе из «Пельменной», на пару часов превратившейся в увитый плющем волшебный грот (чары рассыпались по мере того, как ностроцентрум покидал грязное и убогое заведение, возвращавшееся к своему первоначальному чисто прагматическому виду), он сказал: «наша проблема в том, что мы не имеем инициации». Как всегда, совершенно неясно, что он имел в виду. Возможно, отсутствие инициации или, точнее, гипертрагическое осознание отсутствия инциации и есть ключ. Однако такое отсутствие стоит ста самых регулярных инициаций. Головин волевым образом в абсолютной пустыни выстроил абсолютно уникальный мир, наполненный абсолютно уникальными инициатическими смыслами. Он грезил о странах, книгах, пейзажах, местах и людях, так, что в сравнении с этим сами страны, книги, пейзажи, места и люди, если с ними познакомиться, предстали бы жалкими тенями. Его мечты были многократно реальнее реальности, многократно ярче и пронзительнее. На основании опыта Головина я в начале 80-х позже выстроил теорию Радикального Субъекта, пробуждаемого к сакральности ледяной пыстыней полного отсутствия каких бы то ни было следов сакральности. Это всё о нём.
7. Translatio
Наконец. Передаваем ли опыт Гловина? Можно ли быть включенным в механику его открытого герметизма сегодня, когда он ушел? Для тех, кто его не знал лично и не мог прикоснуться к одной из величайших тайн истории – к живой тайне Евгения Головина. По всей очевидности, нет. Не передаваем. Но я думаю, вопреки этой очевидности (ведь Ницше говорил, что «идиоты и очевидность всегда против нас»), что передаваем. Я думаю, что если сам он творил из ничто, то другие, идущие за ним, смогут проделать путь от него, от его тонкого наследия к его истоку и (почерпнув там ключи опыта абсолютной трагедии) назад к его наследию; и далее (ведь он учил нас только одному – «абсолютной свободе»), к безумным горизонтам философского моря. В сторону совездия Лира. И рано или поздно один из «наших» скажет: смотрите, Вега стала полярной звездой.
Мы сделали это. Так, как он нам сказал.
