Г. Б.:Да. И к тому же разъясните, пожалуйста: магическая география и «география магического мира» (заглавие вашей книги) — это одно и то же или это разные вещи?
Е. Г.: Это одно и то же, и я попытаюсь чуть позже объяснить, почему это одно и то же. Моя книга (я надеюсь, что она выйдет), которая называется «География магического мира» — это уравнение минимум с двумя неизвестными, а то и со всеми тремя, потому что мы не знаем, что такое география простая, мы не знаем, что такое магия, и мы не знаем, что такое мир. Именно это делает название моей книги весьма загадочным, и прежде чем рассказывать о ее содержании, я попытаюсь это название объяснить. Как мы можем перевести термин «география»? Это, безусловно, идет от греческой Геи, то есть Матери-Земли. Что значит «география», если мы чуть-чуть подумаем о греческом языке? Это значит, что если мы найдем рисовальщика, художника, который нам нарисует Великую Мать Гею, он будет «географ», потому что «grapho» означает «рисовать, чертить». Очень хорошо. Но мы все с вами прекрасно знаем, что слово «география» сейчас, с течением веков, переводят совершенно по-другому. Тогда можно спросить, является ли география одной и той же дисциплиной, что и землемерие? То есть можно сказать, что география — это в известном смысле землемерная наука. И, собственно, так оно и было, потому что для того, чтобы ориентироваться в Матери-Земле Гее, необходимо обозначить определенные участки, то есть то, что является землей и то, что таковой не является, допустим, море. Так постепенно обрисовались очертания поместья вокруг дома, очертания какой-то страны, где живут определенные люди. И дальше все это организовалось в ту самую «географию», с которой мы хорошо знакомы по совершенно невероятному ее инструменту под названием «глобус», который основателям географии — я имею в виду Геродота или Страбона — даже и не снился. Поэтому сначала мы возьмемся за вопрос, имеет ли география отношение к глобусу, и каким образом, если Земля называется «планета» (в переводе означает «плоская»), она у нас получилась круглой?
Выдвинем весьма смелый тезис: футбол, наряду с корридой – реликты языческой культуры. Язычество характеризуется масштабностью, эмоциональным «беспределом», расточительством, опасной и рискованной жизнью, пониманием времени как настоящего момента при безусловном отрицании прошлого и будущего, словом, полной бессмыслицей в аспекте прагматической эпохи. Всё это так или иначе присуще футболу. Отсюда расхожие выражения: использовать момент, упустить момент. Это не значит: после нас хоть потоп – данное высказывание хронологично, ибо содержит прошлое и будущее. Момент – взрыв в хаосе безвременья, момент рождается огненной структурой мужского бытия. Буржуазная эпоха терпит футбол по двум причинам: во-первых он даёт выход мужской агрессии, а затем, и это главное, он финансово очень выгоден.
Но устраним внефутбольные перипетии: тренировки, клубные интриги, договорённости о счёте и прочее. Остаётся полтора часа напряжённости в замкнутом пространстве амфитеатра-стадиона. Культ, религия, мистерия, где чётко проявляется различие между «профессионалами» и «посвящёнными в игру». С первыми всё более или менее понятно – они вырабатывают и отрабатывают относительное мастерство тренировками и репетициями. При этом упускается главное: игра и тренировка суть качественно разные состояния бытия. Если профессиональный футболист просто предполагает, что на поле всякое может случиться, то «посвящённый в игру» знает: при выходе на поле он оставляет «прошлую жизнь» ради мистерии первобытного хаоса. Отныне он вброшен в мир манифестаций, а не в событие в очерёдности других событий. Опасно ли это, грозит ли это гибелью – данные вопросы исчезают: в языческом мировоззрении нет понятия смерти, а потом голова нужна не для мыслей, а для игры. Думает, соображает, ориентируется кожа всей поверхности тела, ибо это главный орган восприятия пространства, по сравнению с которым глаза и уши вторичны и третичны.
Драма и мистерия Диониса активизируются в напряженности эротического пространства. Что это? Какой смутной интуицией прикоснуться к трепету его пространства нам, для которых все на свете, включая и собственную персону, разъято на множество фрагментов, частей, частиц, дисциплин, деталей. Если мы расплывемся в прельстительном сне, или мечтательной сенсорностью почувствуем глубокую синеву неба Эллады, или шелест морской воды на статуарной резьбе триремы, – будильник, острие заботы, вернет нас на землю, вернее, под власть этого космического элемента. Фатум двоичной системы: работа‑отдых, добро‑зло, мечта‑реальность. Убожество современной эротики: самоотверженная любовь – хорошо, содомия – плохо, ласково‑энергичный массаж – хорошо, кровавый удар – плохо. Регуляция, пограничные полосы, межевые столбы: этот свет – тот свет; жизнь – смерть; сон – реальность. Стабильность, безопасность – желанная цель. Случайная проявленность из небытия, терпеливое продвижение по тернистому пути работы‑долга‑ответственности, дежурная гибель в пропасти небытия – финита…
Доминация земли предполагает истолкование времени в духе темпоральной последовательности «прошлое‑настоящее‑будущее» при неуловимом настоящем. Этимологически неверная трактовка Кронос‑хронос обусловила странную интерпретацию мифа: если Кронос – всепожирающее время, каким это образом он – царь золотого века? Одно из недоумений, коих предостаточно. Вера в хронологическую последовательность рождает другие нелепости, к примеру: причинно‑следственную связь, «объяснение» исторических событий, жизненный опыт и т. д.
– Теодюль, как ты знаешь, Бог создал человека, Бог – его искупитель и спаситель. И однажды дух ночи, подобно обезьяне, в глумлении своем повторил ритуал любви и света. И родился…
Здесь он посмотрел на Теодюля с презрительным сочувствием, –… самый несчастный из людей, самый достойный… жалости.
– Ты прав, Ипполит. Я самый несчастный, самый ничтожный. О да!
Теодюль оглядел знакомый интерьер таверны и тяжко вздохнул.
– Каждый меня предал и ни один меня не любил.
– Да…а, – раскатился долгий и злобный крик.
Глаза Теодюля вспыхнули.
– Ромеона… мадмуазель Мари! Но Ипполит Баес покачал головой.
– Некто преисполнился сострадания к тебе, мой бедный друг. Увы, он не мог изменить твоей судьбы. Он шел рядом с тобой, защищал тебя от порождений кошмара. Он пытался остановить время, изолировать тебя в твоем прошлом, поскольку будущее сулило только цепь непрерывных ужасов.
– Ипполит! В тот день, когда случилась болезнь, я так ничего и не понял…
Баес повернулся к двери.
– Люди ходят по улице, – прошептал он. И затем продолжил:
– Он последует за тобой и дальше, хотя, возможно, это измена…
Теодюль почувствовал, что его друг говорит для себя самого, не адресуясь к нему. И тут его озарило.
