Корабль на цепи: О графике Д.Воронцова

Корабль на цепи: О графике Д.Воронцова

Ах! 

Это междометие, столь звучное и позитивное, лучше всего подходит для характеристики предложенного созерцанию объекта - будь-то пейзаж, красивая (или некрасивая) дама, или графическая работа. Правда, в спектре этого "ах" всегда может блеснуть ирония или насмешка. Как бы то ни было, "ах" останется лучшей оценкой вообще всего. И случается, так сказать, химически чистое "ах". 

Последнее касается ли творчества Дмитрия Воронцова? Трудно ответить, не будучи искусствоведом, который сразу бы определил "что" и "кто". Что представляет ранняя графика, кто повлиял на автора и в какую художественную школу зачислить Воронцова. Но ведь артефакты создаются не только для искусствоведов. Созерцая квадрат, вписанный в другой квадрат, украшенный виньетками, узлами, жгутами, испещерённый четырёхлепестковыми цветами либо символами, трудноно думать о художественном направлении, представляется, скорее, нечто орнаментальное, восточное, эзотерическое. Можно, сказать что-нибудь ещё, трудно комментировать одной знаковой системой другую. Есть, правда, живопись, графика прямого действия, сюжетный фрагмент, который доступен "описанию". К примеру, Уолтер Патер талантливо "рассказал" "Весну" Ботичелли, Эрвин Панофски "расшифровал" "Меланхолию" Дюрера. Правда, это картины совсем даже не "прямого действия". Но, допустим, "Утро стрелецкой казни", "Сватовство майора" суть картины конкретно "прямого действия". Так. Ближе к Дмитрию Воронцову и попробуем "рассказать" немного контрапунктически: человек на гравюре держит приподнятую левую руку в эффектно угловатом усилии, голова опущена, лица не видно, нога упирается в какую-то подставку… аппарата. Может быть, он сунул голову в таз с водой, и левая рука ищет кусок мыла? Или низко пригнув голову, мчится на зрителя на странном велосипеде или напряжённо смотрит в необычной конструкции микроскоп-калейдоскоп? Правда, художник облегчает задачу: персонаж сунул голову в мясорубку внушительных размеров и левая рука… да, но при такой трактовке необходимо представлять функциональность мясорубки. Любопытная вещь сцены прямого действия. 

Или. 
 

Трое мужчин среднего возраста и учёного вида склонились над объектом исследования. Физиономии вполне сосредоточенные. Что они изучают, судя по выражению? Редкостный цветок, карту военных действий? Или это молодцы с летающих тарелок, в процессе анализа обнажённой натуры ранней планеты? Нет! Бесстрастный художник выбрал в качестве объекта укреплённый на штативе череп. Итак: дегуманизатор ли Дмитрий Воронцов? Ведь главное в сюжетной композиции этих двух гравюр - довольно мрачные предметы, а вовсе не массивные персонажи. Предметы, экспонаты, объекты источают зловеще сосредоточенную суггестию. Иногда подобные экспонаты обходятся без человеческого присутствия. К примеру, на гравюре изображающей инструменты небесных инвестигаций, нечто похожее на т.н. "сложную астралябию" с двумя зрительными трубами и угломером: прибор очевидным образом не нуждается в человеческом присутствии, он самолично и равнодушно исследует какое-то собственное небо. 

По нашему мнению, на современного артиста существенно влияют, среди прочих, три парадигмы: его ремесло и соответствующая техника, дух искусства эпохи, проблема личного мифа, который, хочется того или нет, проступает даже в нейтральных композициях. Дегуманизация - это дух эпохи или проблема личного мифа? Вот одна из сюжетных композиций: круг с пентаграммой в центре и прочими многоугольниками, классический, взятый у Бёме и его последователей, представляющий вселенную вокруг микрокосма, поддерживается человеком, стоящим на коленях; на переднем плане гигантский паук, центр коего приходится на опрокинутый треугольник "земли" - космического элемента, у паука внушительные острые лапы - две из них вонзаются в тело человека-Атланта. Идея как всякая другая, idee ce , можно заменить символический круг чем-нибудь ещё, можно оставить одного паука в белом пространстве листа - правда тогда это будет отвлечённо и не покажет зрителю тщетности человеческих усилий и так далее. 

Должен ли художник навязывать нам свою весёлую или мрачную концептуальность? Трудно сказать. Во всяком случае, вряд ли необходимо врисовывать взятое извне общее соображение. В гравюрах Дмитрия Воронцова мясорубка, череп, паук пребывают в своей зловещей однозначности, что совершенно не соответствует эмоциональной амбивалентности данных объектов. 
 

Ладно. 
 

Давайте посмотрим другие, менее конкретно семантические гравюры. Окружность в плотной концентрации замкнутых кривых. Ничего особо фигуративного, возбуждающего немедленный негатив или позитив, зато свободная композиция даёт глазу возможность медленных реминисценций. Что это? Телескопический ландшафт другой планеты, дактилоскопия очень круглого пальца, расплющенный молотком цветок, безумие паука вокруг своей оси, наслоение субарктического льда, разрез полевого шпата, общее усилие опт-арта… Вероятностный модус композиции, скажем мы, смежив утомлённые веки. Вот как! Скажут нам, значит художник старался, работал, ночей не спал ради ваших ленивых, выспренних наблюдений. Да, ответим мы, в том числе и для этого, но не только. Может быть, красивая дама поднимет глаза от гравюры и этими глазами, но уже заполненными слезами, посмотрит на художника, может быть, гравюра попадёт в поле внимания решительного искусствоведа и его вердикт вознесёт художника или наоборот. Может быть, Дмитрий Воронцов, утомлённый бессонными ночами в казино, для отдохновения работает над гравюрами, словом, сколько угодно вариантов "почему". Это проблема личного мифа. 

Что такое личный миф? Это экспликация художественного "я" сквозь социальную персону, экспликация, в данном случае, посредством графики. В известном смысле, тайный мистер Хайд суть экспликация общественного фактора Джекила; портрет Дориана Грея в пустой комнате наверху… В подобной ситуации удивляет обилие хищных деталей, проходящих сквозь отвлечённую конструктивность. Художественное "я" принципиально неузнаваемо, не имеет отношения к "подсознательному" или "бессознательному", ни в коей мере не проявляет скрытых фобий или подавленных желаний. Поэтому рассуждать об этом "я" надлежит осторожно, поскольку его активность легко перепутать с пристрастием к "духу времени" или стилистической манерностью. 

Хищные детали в данной графике проступают лучше всего в мелких подробностях: почти когтистая конфигурация листика, прикрывающего гениталии "Атланта", острые, агрессивные инструменты, изломанно-кривые ветки, папоротник, похожий на рыбий скелет в бутылке, огромные жвала жука рядом с девочкой спокойного вида. Это не столько трагическое, сколько холодное, отчуждённое чувство жизни. Танцуют танцоры или нет, непонятно, хорошо прорисованный человеческий торс, кажется куда нереальней своего призрачно вегетативного визави. Одинокие инструменты, одинокие книги. Мрачная комната стиля, на первом плане, на пюпитре - внушительная книга, мы созерцаем, вероятно, библиотеку, на заднем плане дверь? Каменной кладки арка, забранная перекрёстными балками - выхода нет, налево от неё лестница, вертикально уходящая во тьму чердака или неба, одиночество, неуютность, покинутость, раскрытая книга напоминает птицу - куда ей лететь? Куда здесь лететь? Куда угодно, только подальше от этого мира, по словам Бодлера. 

И мы смотрим каравеллы на гравюрах, конечно, каравеллы, не рисовать же современные бронированные кастрюли. Каравеллы, могучая изысканность, тщательно продуманное легкомыслие, потакающее капризам морской волны, крылатая недвижность облаков и ноктюэлл. 

Кроме того, каравеллы, если использовать выражение Гастона Башляра, обладают "онирической ценностью". Они рассчитаны не только на земные моря, но и на пространства магической географии, на тот Океан, где наша реальность только блуждающий островок в необозримых снах…

Вопрос: только ли слово "каравеллы" возбуждает лирический порыв, или именно каравеллы, изображённые Дмитрием Воронцовым. Вероятно, и то, и другое. На гравюре в бледно-кремово-коричневых тонах корабль "бороздит" море, так как борозды заметны; детали прорисованы вполне тщательно, каравелла стройна и воздушна сравнительно с весьма плотными хаотическими облаками, напоминающими клочки сахарной ваты либо зефир в шоколаде. Гораздо любопытней другая композиция: здесь каравелла плывёт? Погружается? Меж морем и небесами, словно во вселенском Океане стоика Посидония: корабль скорее оттеняет, нежели озаряет розовый блик солнца неспокойного жемчужно-серого неба. Всё это пробуждает ассоциации неопределённые: каравелла, возможно, в глубинах вод, несмотря на вздутые паруса и прямые флаги, внизу нечто, напоминающее подводную флору, с бортов свисают пряди малопонятной волокнистой субстанции - тягучий плен или движение, сон или реальность. 

Волосы, водоросли, медузообразные объекты, клейкое, вязкое, беспощадное - агентура морского дна, земной гравитации, но не только это, естественное. На другой гравюре парусник "на цепи", но эта вроде бы не якорная цепь. Парусник пришвартован? Прикован?.. Цепь теряется в перспективе уходящей дорогой, по этой дороге, кстати, можно попасть на корабль. Но, возможно, дело проще обстоит: якорная стоянка по косой вертикали акватических слоёв. 

Хочется пожелать Дмитрию Воронцову вегетации более роскошной: орхидей, растущих в воздухе, декадентски изломанных, колоритных форситий, наивной радости цикламеновых лепестков. Вероятно, графика Дмитрия Воронцова где-то напоминает - Уильяма Блейка, Одилона Редона, Фелисьена Ропса с некоторым "и так далее". И мы хотим сказать "ах" в неопределённости каравеллы.