Асоциалы

Асоциалы

На улицах и в разных переходах довольно часто попадаются личности, вызывающие у нас чувства неопределенные, скорее неприятные. В вагоне метро перед нами выжидающе останавливается такой, к примеру, экземпляр: зубы цвета лежалой репы, рука, скрюченная как виноградная лоза, гроздь носа с бородавками, запах, в лучшем случае, прелого картофеля, - явление, напоминающее картину Арчимбольдо, но, увы, это городская реальность. А главное, нас будоражит сомнение в подлинности данного человеческого факта: на самом ли деле ему плохо, голодно и не во что принарядиться, или он лицедействует, не желая работать? Мы либо отворачиваемся, либо смотрим на попрошаек сложным взглядом: "вот до чего доводит не такое, как наше, поведение", от тюрьмы да от сумы, надо бы дать, только сколько? и т. п. Мы явно не хотим быть на их месте, да и если б захотели, не смогли. Ибо попрошайничество предполагает волю, игнорацию чужих мнений, разнообразную одаренность и, прежде всего, актерский талант. 

Легитимны ли такого рода суперлативы?

Да, если признать нищенство древнейшим призванием, нет, если считать нищих изгоями, отбросами общества, социальным позором. Бесспорно однако, что ремесло нищих - тяжелое ремесло, и называть их тунеядцами несправедливо. Но подобная деятельность, равно как деятельность воров, шулеров и бандитов, сколь бы ни требовалось здесь таланта и подготовки, не служит, безусловно, общественным интересам. Не будем, в данном случае, задаваться трудным вопросом о сущности этих "общественных интересов" и не будем раздумывать о том, что попрошайки и воры наличествуют в любой социальной группе, а займемся людьми, которые открыто представляются нищими.

Отношение к этим субъектам никогда не было однозначным, даже в Священном Писании можно отыскать весьма противоречивые мнения: Иисус Сирах: "Сын мой! не живи жизньюнищенскою: лучше умереть, нежели просить милостыни". Христос отнюдь не призывал к ежедневному труду и возгласил блаженство "нищих духом", святой Павел заявил вполне категорично: "Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь". На протяжении европейской истории суждения блуждали между двух оппозиций: либо нищих считали жертвами социальной несправедливости, либо паразитами, коих надо уничтожать, поскольку "общество, подобно любому цивилизованному человеку, должно заботиться о своей гигиене" (Макс Штирнер). Резкая амбивалентность отношения к нищете доказывает неразумность разделения живого исторического процесса на идеологически разные эпохи, например, на эпохи гуманные и менее гуманные. "При словах facitote caritat ^* мне хочется плюнуть в протянутую ладонь. К черту нищих, они оскорбляют все органы чувств". Это писал Лука Вовенарг, современник Руссо. И французский моралист прав - вероятно, на вкус нищие столь же противны, как на взгляд. 

Загадочное место о "нищих духом" напоминает, прежде всего, о разновидностях нищеты. В самом деле, кроме нищеты конкретной и экономической существует нищета духовная (хотя вряд ли в Евангелии речь идет о простых неграмотных людях) и нищета душевная (дефицит эмоциональной культуры, нравственное убожество). Однако вечная проблематика духа и души мало интересует большинство наших современников, мечтающих, подобно мотылькам-однодневкам, сгореть в золотом огне Маммоны. Предположение о нищете духовной позволит нам несколько прояснить ситуацию нищеты материальной. Духовная нищета есть отрицание и освобождение от любых форм интеллектуального и рационального действия внешнего мира на индивида. Это "дематериализация" духа, если материю понимать в смысле Аристотеля и схоластов: "Субстанция материи есть возможность бытия. Это отличительное качество (differentia constitutiva) субстанции материи" (Майстер Экхарт). Возможность соотноситься с потенцией и "лишенностью" (potentia et privatio) и наличие данных качеств (голод, жажда, жадность) характеризует "материю" духа и души точно так же, как материю тела. Духовная пища, стремление к знаниям, желание интенсивных эмоций и новых впечатлений - все это соответствует телесным потребностям и аппетитам. Центробежная активность, направленная на удовлетворение бесконечных влечений, рассеивает, расшатывает человеческую композицию. Сложной техникой концентрации аскет создает между собой и окружающим миром нейтральное поле, "чистое ничто", lauter Nicht (Майстер Экхарт), дабы освободить свой подлинный эйдос, скрытую субстанциальную форму (substantialis forma latens in materia). Подобную технику, в тех или иных модификациях, практикуют любые инициатические нищие, - будь то киники, дервиши, даосы или монахи-кордельеры. Экхарт так иллюстрирует данный тезис: "Скульптор не подгоняет дерево или камень под какой-либо проект: отсекая лишнее, он высвобождает скрытый в материи образу

Итак, инициатичёская нищета имеет целенаправленный и волевой характер: сознание, подобно скульптору, обрабатывает "материю" аскета. Иное дело - нищета в обычном понимании. Человеческое бытие, не оживленное и не ориентированное скрытой индивидуальной формой, представляет широкую возможность... для чего угодно, податливость чему угодно, а поскольку равномерность, монотонность и цикличность - простейшие организующие моменты, оно, бытие, охотно дает себя организовать. В современной цивилизации неповторимые эйдосы подменены стереотипами, штампами, образцами для подражания. И если бы удалось низвести людей до уровня гипотетической первоматерии с ее качествами "абсолютной потенциальности" и "абсолютной лишенности", то задача построения "справедливого общества равных возможностей" была бы решена: люди занимались бы чем угодно и удовлетворялись чем угодно. Однако осуществлению этой идиллии мешают, как минимум, два момента: во-первых, в каждом человеке остается хотя бы рудимент индивидуальности, ограничивающий и ориентирующий его возможности, во-вторых, стереотипы, играющие в новое время роль "формообразующих актуальностей", пребывают в постоянной и жестокой борьбе за человеческую массу.

Согласно К. Г. Юнгу, человеческая композиция состоит из трех основных частей: селф, "я", персона (Selbst, Ich, Persona). Селф, неведомый центр индивидуальности, более или менее аналогичный скрытой субстанциальной форме; "я" - динамичный психо-интеллектуальный компонент, связующий селф и персону; персона - личность во внешнем мире, периферия индивидуальности, главное, что этим миром учитывается. Все возрастающая материализация мира ставит "я" перед жестким выбором: либо признать доминацию селф, либо идентифицироваться с персоной. Селф есть источник независимой жизненной силы, огненно-эфирной пневмы, но путь "против потока", центростремительный прорыв, крайне труден. Некоторые достигают, многие отступают, большинство же идентифицируются со своей ролью "человека среди людей", функционируя за счет энергии, спровоцированной тем или иным стереотипом. В отличие от небесных эйдетических форм стереотипы, моды, школы, религиозные, социальные, эротические парадигмы приобретают напряженную актуальность в режиме постоянной борьбы. Это обесценивает достоверность спровоцированной жизни, придавая ей транзитно-гипнотический характер. Поэтому сравнительно с девятнадцатым веком и началом двадцатого, сейчас весьма сложно определить социальную группу вообще и нищих в частности. Во всяком случае, вряд ли можно сказать, что нищие, воры и проститутки - жертвы социальной несправедливости. Перед фактичностью прогрессирующей материализации подобные определения иррелевантны. Людей все более отравляет пассивная "потенциальность" и пассивная "лишенность". "Жадность вообще", "голод вообще", желание вообще" возбуждаются без четко выраженного внутреннего стимула. Отсюда накопительство, стяжательство, коллекционерство, культ памяти и эрудиции, музеи, непрерывные археологические раскопки, аналитика мусорных свалок. Современные люди очень разносторонни и очень любопытны, однако интересы и занятия рождаются и умирают как бы независимо от них: здесь семья, там работа, здесь хобби, там развлечения, но все это можно заменить на другую семью, другую работу и т. д. Нет жизненной целенаправленности, "...нет общей идеи или бога живого человека" (А. П. Чехов, "Скучная история"). Точно так же дело обстоит с государственными институтами и структурами: наука, экономика, искусство, масс-медиа вращаются сами по себе, сами в себе неизвестно зачем, поскольку в алеаторической действительности мировой толпы такие понятия, как прогресс, гуманизм, справедливость, уместны только на трибуне публиканов. Когда-то Диккенс ужаснулся бессмысленной круговерти английского судопроизводства. Сейчас это нормальный "режим работы" любой государственной структуры. Поэтому социальный пафос его романов, равно как произведений Эжена Сю, Гюго и Джека Лондона ("Люди бездны"), кажется сейчас несколько выспренным и завышенным. Девятнадцатый век жил иллюзией антропоцентризма, ему казалось, что все зависит от хорошей или злой человеческой воли, автогенетические конструктивные энергии еще не превратили людей в обслуживающий персонал. В те времена человека полагали вершиной творения, сам факт его рождения обязывал общество заботиться о нем. Если кто-либо голодал, побирался, обретался в трущобах - это возмущало гуманно настроенных авторов. Общество должно предоставить каждому кусок хлеба и крышу над головой, считали они, забывая, что живет на свете много людей, которые не хотят этого куска и этой крыши. Живет на свете много людей, которые хотят быть нищими, проститутками, преступниками - таково повеление их тайного императива, их сокровенной судьбы.

Цивилизация новой эпохи невозможна без монотонной постоянной работы: надо низвести индивидуальное восприятие пространства и времени (согласно Аристотелю, в высшей степени индивидуальное, поскольку люди по-разному "составлены" из стихийных элементов) до континуума более или менее одинакового для всех. Нивелировка пространства - заводской цех, полигон, музей; нивелировка времени - механические часы. Так началась цивилизация новой эпохи (ее можно датировать второй половиной семнадцатого века - часы Гюйгенса, равнодольная октава Веркмейстера и т. п.), когда организующую гармонию божественного логоса заменило коллективное человеческое разумение. Прообраз этой цивилизации - галера, где начальство, не желая "ждать милостей от природы", то есть попутного ветра, заставляет гребцов работать синхронно под равномерный стук барабана.

Понятно, какую реакцию у очень многих людей может вызвать подобная унификация. Пространство и время - первичные условия и первичная сфера субъективного восприятия (sensorium). Когда человек присоединяется к некой общей "среде", он утрачивает собственный сенсориум и энергию своего оригинального бытия. Его карьера естественна: либо стать частицей человеческой материи, либо "оформителем" оной. Те, кто не желает подобной карьеры - свободные философы, писатели, художники, артисты - рискуют оказаться на периферии действительности, в довольно опасной близости от кочевий асоциалов. Отношение к этим последним резко характеризует общество. Убивать их бесполезно, бросать в тюрьму бесполезно, бросать подачки бесполезно. Такие методы способствуют губительной для общества экспансии полицейского произвола, но бессильны сдержать вторжение хаоса.

Здесь необходима оговорка: вышеприведенное соображение касательно асоциалов более соответствует орфико-неоплатоническим воззрениям, нежели идее креационизма. Асоциалы в этой перспективе отнюдь не отбросы общества и не жертвы порочной системы, но конкретизации окружающего нас универсального хаоса. Более того: мы все рождаемся асоциалами и остаемся таковыми, если из нас не удается сделать социально приемлемых особей. Хаос не только окружает форпосты порядка, но и пронизывает общественное устройство. Поэтому сильная и жизнестойкая цивилизация не отгораживается от хаотических турбуленций, но пытается в той или иной форме ассимилировать диссонансы, распады, гротески, уродства, дабы основополагающая структура не закостенела и не рассыпалась. Асоциалы в свою очередь образуют лиги и конгрегации: "Черная лилия", "Раковина" (Франция, XV-XVI вв.), лига "Дырявого башмака" (Германия, XVI в.), фламандские гёзы. Самый знаменитый союз, бесспорно, "Королевство Арго".

Вторжение асоциалов рассеивает мнимую надежность существования. Жизнь, по видимости упорядоченная, содрогается под натиском сиюминутности, иллюзорности, случайности. Асоциалы суть воплощение материи в смысле широкой "потенциальности", неутолимой "лишенности" и беспрерывного "становления" во что угодно. Подобное "становление" наблюдает поэт Гренгуар ("Собор Парижской Богоматери" Виктора Гюго), попадая в "королевство Арго": "В этом городе, как в пандемониуме, казалось, стерлись все видовые и расовые границы. Мужчины, женщины и животные, возраст, пол, здоровье и недуги - все в этой толпе казалось общим, все делалось согласно; все слилось, перемешалось, наслоилось одно на другое, и на каждом лежал какой-то общий для всех отпечаток". Гренгуар, ошеломленный этим диким месивом, сомневается в самом постулате реальности: "...нить его сознания и памяти была порвана, и, сомневаясь во всем... он задавал себе неразрешимый вопрос: "Если я существую, существует ли все окружающее? Если существует все окружающее, существую ли я?"". Вопрос действительно неразрешимый, ибо все увиденное - безграничный и разнузданный театр, где персонажи не повинуются какой-либозаданной роли, а главное, не являются актерами в смысле периодического возвращения к нормальной жизни. Самозванный солдат, который "...посвистывая, снимал тряпицы со своей фальшивой раны и разминал здоровое и крепкое колено, запеленутое с утра в тысячу бинтов", или хиляк, подготавливающий "...для себя на завтра из чистотела и бычачей крови "христовы язвы" на ноге", не имеют вообще никакого социального статуса, это буквально "голь перекатная". Они живут сиюминутностью - разрывом закономерной обусловленности, живут согласно девизу "хапай на лету" (арго: prendar). А когда в мозгу вспыхивает ослепительное зарево сиюминутности, все летит к черту - иерархия, нравственность, закон. Конечно, асоциал способен придать себе нравственный и законопослушный вид, но это будет профанацией, пародией, пеной издевательского хохота.

И здесь пробуждается сомнение: чем, собственно, массовая цивилизация отличается от скопища асоциалов? Она веротерпима (за исключением якобинских или коммунистических агрессий), допускает вероятность бытия Божия, но действует и развивается, игнорируя подобную вероятность. Она не признает иной жизни, кроме телесно-материальной (жизнь одна, другой не будет!), что, по сути, аналогично сиюминутности. Да и словцо "время - деньги" весьма напоминает "хапай на лету". Но это частности, главное другое: все буквально поставлено с ног на голову. Согласно символизму круга, человек есть мера всех вещей в том случае, если голова пребывает в центре (квинтэссенция, огненная пневма), а ноги на периферии (земля, материя, хаос). Только тогда возможны естественность сословной иерархии, этика, гармония. Эти идеи необъяснимы, поскольку образуют ось микрокосма: перевернутые, интерпретированные для массового использования, истолкованные каждым поколением заново, они действуют негативно и губительно. Иерархия превращается в диктатуру и механическую субординацию, этика - в "моральный кодекс", продиктованный политикой приспособления и захвата, гармония - в притягательность пропорций, абстрактную игру симметрии и асимметрий, один из вариантов дисгармонии. Когда все поставлено с ног на голову и глаза устремлены в хаос, понятия социальности и асоциальности обретают чисто фиктивный характер.