Анадиомена: Женская субстанция в герметике

Анадиомена: Женская субстанция в герметике

Попробуем представить античное мировоззрение. Это очень трудно, поскольку совершенно изменились направляющие идеи и стимулы.

Анадиомена: Женская субстанция в герметике

Попробуем представить античное мировоззрение. Это очень трудно, поскольку совершенно изменились направляющие идеи и стимулы.

Античности чужда потусторонность и трансцендентость, античность всегда упрекают в переизбытке чувственной телесности. Откуда ей взяться, потусторонности, если нет понятия смерти? Танатос -- поворот, убывание, потеря памяти при трансформации индивидуальности, -- так Иоганнес Рейхлин и Парацельс (XV-XVI вв.) трактуют это слово. Языческая философия не видит разрыва в единой цепи бытия, а потому ничего не понимает в иудео-христианской догматике. Плотин удивляется: христиане презирают конкретную землю и чувственно воспринимаемые вещи, утверждая, что для них уготована какая-то новая земля. "По христианским понятиям, душа любого, даже самого низкого человека бессмертна, в отличие от звезд, несмотря на их дивную красоту."И полное недоумение: " Как возможно этот мир и его богов отделять от интеллигибельного мира и его богов?"⁽¹⁾. Познавательному методу иудео-христианства разделение, абстрагирование свойственны в высокой степени: дух и материя; этот мир и тот; реальность и фантазия, сон и действительность; добро и зло; красота и безобразие. Разбросанное, поделенное на более или менее изолированные фрагменты легче поддается аналитическому познанию, усвоению, использованию. Как ни различны Платон и Аристотель, согласны они вот в чем: форма не противостоит материи, поскольку оную организует; форма не однозначна, ибо сама является материей для формы более высокой. Поэтому античные художники имели иные задачи: не надо насиловать материю предвзятой формализацией, не надо кромсать ее в соответствии с каким-либо умственным образом; необходимо пробудить скрытую в данной материи организующую форму, иначе говоря, ее энтелехию. После долгих поисков художник находит дерево, в котором "спит" ложка или заяц, мрамор, в котором скрывается божество. Нет материи вне духа, нет духа вне материи:

Часто в темном веществе таится божество.
И словно глаз, что, рождаясь, раздвигает веки,
Чистый дух разрывает наслоения минерала.

(Жерар де Нерваль. "Золотые стихи Пифагора")

Универсальное "да" это свобода; правильное воспитание способствует достижению свободы. Пороки -- пьянство, сладострастие, подобострастие, алчность, трусость -- оттесняют к периферии сомнения, зависимости, рабства. "Если какая-либо драгоценность, женщина, ребенок, -- писал Архилаос (четвертый век до н.э. ), -- слишком волнуют и притягивают тебя, отдай это, уйди от этого, если какое-нибудь божество слишком притягивает тебя, уйди в другой храм." И Кратил (Афины, IV до н.э. ): "Если нечто ужасает и отвращает, не спеши с выводами, подумай: почему, каким образом возникли в тебе ужас и отвращение и поймешь: твоя дисгармония тому причиной."

Политеистическая культура совершенно антигуманна. Заботиться о ближнем практически, связываться с человеком слабым, зависимым, неспособным удовлетворить даже свои простые потребности, небезопасно для душевного здоровья. Можно прийти на палестру, дабы стать сильным и ловким, или на собрание философов -- послушать умные речи, но просить сочувствия или материальной поддержки постыдно. Это санкционировано волей богов - они "не любят" людей в духе христианского "агапе", молить богов о помощи бесполезно и унизительно. Христианская доброта, милосердие, самопожертвование, "не делай другому нежелательного для себя" -- нонсенс, добродетели нищих, рабов, трусов, которых, собственно, за людей принимать нельзя. Пассивное ожидание персональной или общественной подачки, тяжкие вздохи касательно жестокости богов и людей, потом объедки, лохмотья, гниение в мусорной куче… прекрасно, гумус полезен, у тебя есть шанс, возродившись собакой, научиться вилять хвостом и строить глазки мяснику. Гипотеза об отрицаниии смерти кажется нам не очень убедительной. Разве не видел античный мир разложение и смерть до иудео-христианства? Да, но это совсем другая история. Смерть -- момент разделения души и тела. Последнее либо разлагается в неопределенности материи, либо становится объектом разнообразных магических влияний. Душа, если не отличается энергической автономией, вовлекается хищной материей в какое-либо новое сочетание, входит в растение, камень, зверя -- отсюда пифагорейский метемпсихоз. В беспрерывных круговоротах и трансформациях нет и не может быть "создателя", боги -- только демиурги, организуюшие стихийные данности материального мира своим божественным эйдосом и сперматическим логосом.

Для языческой культуры иудео-христианство пустыня и анти-жизнь, то есть нелепое прозябание, где запрещено практически всё: нельзя приносить жертвы источникам и монолитам, любить статуи, деревья в лесу, женщин и мальчиков на дорогах; следует согнуть плечи в ожидании бича божьего, терзать плоть голодом и болезнями, замаливать грехи, служить калекам и убогим. . Суеверие рабов и старых баб, полагали неоплатоники. Только после принятия христианства Константином и раскола Римской империи стало понятно, насколько это серьезно. Иудео-христианство разрушило автономный мужской принцип и мужскую цивилизацию: Риму хватило сил уничтожить Карфаген, однако религиозный и политический разброд третьего, четвертого веков н.э. доканал империю. Пунические войны отличались продолжительностью и крайней жестокостью. От Полибия известно о так называемой "финиикийской триаде". Когда в 146 году до н.э. легионы Сципиона Африканского (Младшего) вошли в Карфаген, римляне поразились внутреннему убранству центрального храма: на алтаре возвышались три статуи: средняя -- великая мать Баалтис -- стояла спиной, выпятив зад и, улыбаясь, смотрела через плечо на зрителей опаловыми глазами; справа от нее Молох -- на месте пениса меч при отсутствии тестикулов; слева бог золота Ваал -- тестикулы при отсутствии пениса -- два кожаных мешка, наполненные золотыми монетами. Агрессивный матриархат: мужчина, вне своей природной роли,"специалист" и только -- либо солдат, либо купец. Патриархальный Рим победил в пунических войнах, но надолго ли? После Трои, убийства Агамемнона его супругой, убийства этой супруги ее сыном Орестом, матриархат очень четко о себе заявил. Эсхил поведал в "Орестейе" перипетии божественного суда над Орестом, который отомстил за отца. Эвмениды требовали жестокого наказания, Афина и Аполлон защищали обвиняемого, в сущности, мужское первоначало: главное -- семя, а не сосуд, в коем оно произрастает. Нет, семя от земли, -- возражают эвмениды, -- пенис играет незначительную роль плуга, дикой природе это вообще не надо, девственная земля пронизана приапическими речными демонами.

Итак: с одной стороны, свободное, небесное мужское начало, источающее сперматические эйдосы, с другой -- аутогенная великая мать, в водах которой функционирует оплодотворяющее семя. Иудео-христианский миф, патриархальный только по видимости, уничтожил доминацию мужского начала. Да мужчина создан первым, но скорее как эскиз, небрежный набросок. Вот как рассуждает Агриппа Неттесгеймский в любопытной книге "О превосходстве женского пола над мужским": мужчина был сотворен, подобно зверям полевым, из обычной "глины", женщина из несравненно более качественной материи в парадизе. Женщина "продумана" лучше и лучше сложена, благодаря регулам из ее организма удаляется "дурная кровь". "Женщина, -- заключает Агриппа, - -дух духа, душа души, тело тела." (Ницше, не особый любитель женского пола, заметил в "Человеческом, слишком человеческом": "Создав женщину, Бог показал свое мастерство; при виде мужчины понятно, какие трудности ему пришлось преодолеть.") В драме грехопадения мужчина также повел себя не лучшим образом: во-первых, послушался Еву, во-вторых…кусок плода застрял у него в горле (адамово яблоко), из-за чего выросла борода и не весьма красивые гениталии.

Разбирая мировоззрение язычников, мы, понятно, не обязаны особо учитывать иудейский теизм. Но все же надо отметить: популярность иудейских доктрин расширяется одновременно с безусловным закатом античной патриархальности. В первом веке до н.э. растет пагубная изнеженность воинов и определенная с этим связанная доминация женской красоты. Оседлая и комфортная жизнь не способствует воспитанию военного дворянства. В предложенном Пьером Луи варианте александрийских нравов ни малейшего мужского акцента не чувствуется, напротив: роману довлеет иудейка Хрисида, мечтающая стать воплощенной Афродитой. Роль скульптора Деметрия весьма и весьма постыдна -- он зависит от правительницы Береники и от дикого, святотатственного каприза Хрисиды.

Храм Афродиты пребывает в центре разнузданной женской похоти и продажности. Кстати сказать, проституция вовсе не "древнейшая профессия" -- она появилась в античном мире, исключая Карфаген, в эллинистическом Египте и на закате римской империи, поскольку языческая религия запрещала продажу эротических ласк. Однако Пьер Луис повествует о жизни именно продажных женщин, не имеющих отношения к служительницам культа Афродиты. Недвижный центр романа -- статуя Афродиты -- изображает, скорее, Ашторет ассиро-вавилонского ареала или финикийскую Баалтис.

Ветер сдувает изморозь, в перламутровых переливах черного льда блуждает точка истинного огня, оранжево багряные цикламены рассыпаны в ослепительных снегах. Terra foliata: симфония в белом мажоре, белая девственница лунных ущербов. В полюсе спит сердце меркурия, истинный огонь.

Алхимическая графика склонна рассматривать вещи вторым, символическим зрением. Трудно понять, что такое символ. Представим: в снегу лежит чернокудрая, белая дева, кровавится педикюр в раскиданных ногах; скажем: это символизирует три фазы великого магистерия -- черную, белую, красную. Хорошо, а дальше что? -- спросит мечтатель-любитель. Ничего, -- ответим мы. Как ничего! Это спящая красавица полярных широт, над ней плавают крылья цвета меди, чуть тронутые прозеленью, это называется …Vitriol, окись меди и аббревиатура: visita interiora terra…и так далее. Вернемся к спящей деве -- она просыпается от поцелуя принца. Далее свадьба, дети, жестокие переживания, которые в данном случае нас не интересуют.

В герметике процесс герметичен. Принцесса -- argentum, потенция "лунного серебра", materia prima. Либо она пробуждается, либо ее пробуждают. Мужская энергия принца преодолевает терновые заросли, вечные льды, принцесса оживает и подвергается дальнейшей "обработке".

Оставленную во сне принцессу пробуждает сосредоточенное в ее центре мужское начало - "истинный огонь в сердце меркурия". Активность этого огня изменяет argentum в пурпурное солнечное серебро. Это Афродита.

Согласно орфической теогонии, влиятельной в стойе и неоплатонизме, имеется три Афродиты -- Пандемос, Анадиомена, Урания.

Пандемос -- земная великая мать.

Для пояснения попробуем привлечь схему Николая Кузанского под названием "Парадигма", основанную на следующем постулате: "Вселенная и любые миры -- результат разнообразного взаимопроникновения единства и всего "иного"⁽²⁾. Две пирамиды (равнобедренные треугольники на плоскости) взаимопроникают, касаясь вершинами оснований. Имеют эти пирамиды разнообразные названия: свет и тьма, эйдос (форма) и материя (лишенность), акт и потенция и т.д. "Высший мир, -- поясняет Кузанский, -- насыщен светом, но не лишен тьмы, хотя она почти исчезает в простоте света. В низшем мире царит тьма и свет проявлен едва-едва. В срединном мире соответственно срединные качества…"

Допустимо ли считать единство-свет небесно-фаллическим началом, актом вне потенции, актом, рождающим потенцию? Так следует из текста Кузанского: "По нисхождению единства в иное, по восхождению иного в единство, понятно: в высшем мире иное уходит в единство, делимость в неделимость, тьма в свет, грубое в тонкое, сложное в простое, смертное в бессмертное, изменчивое в постоянное, женское в мужское, потенция в акт, незавершенное, или часть, в целое и т.д. В низшем мире неделимость вырождается в делимость, постоянство скрыто в изменчивости, акт - в потенции, мужское начало -- в женском…В срединном мире соответственно срединное состояние…"

В герметическом плане спящая принцесса пребывает в срединном мире. Это организованная квинтэссенциально materia prima magisterium alba. Ее сокрытое мужское начало соответствует latenta forma substantialis Майстера Экхарта, forma formantа Николая Кузанского.

Если принцесса пробуждается сама по себе, партеногенетически рождается "сын философов"(filius philosophorum).

Этот миф понять трудно.

Почему?

Согласно схеме "Парадигма" пребываем мы в подлунном, "низшем мире", где неделимое(индивидуальность) распадается в делимости, а мужское начало в женском. И современный "ход истории" суть погружение во тьму "иного", в "auflosende Weiblichkeit"("растворяющая женская субстанция" -- выражение И.Я. Бахофена), в социум, в царство количества…денег.

Время индивидов кончилось, человек ныне представляет конгломерат разрозненных, отчужденных, противоречивых, враждебных качеств, тенденций, способностей, хаос, время от времени организуемый чувственной либо идеологической гравитацией. Несмотря на восторги касательно "покорения космоса" и "познания глубин материи", аккумулируются сравнения, метафоры, шуточки менее веселые: мы -- стадо, погоняемое кнутом банды политиканов и финансовых корпораций, марионетки зловещих кукловодов, опилки да песчинки бессмысленной круговерти. Это ясно по схеме "Парадигма": "формообразующий свет" практически поглощен субстанцией "иного", децентрализованная человеческая композиция составляется, меняется, разрушается по прихоти… родителей, социума, страха безденежья, потери "места в жизни" и прочего. Психология, антропология, медицина рассекли человека на сотни частей: рацио, мечтательность, прагма, лень, профессия, хобби, пристрастия дурные, менее дурные, комплексы и так далее. А.Ф. Лосев в комментариях к Проклу пишет: "Целое, из которого состоит организм, есть идея и принцип организации организма. Если этого принципа нет и если он уходит из организма, то организм разваливается на отдельные, уже не органические части, не имеющие отношения одна к другой."

Так обстоят дела в низшей сфере бытия, в сфере Афродиты Пандемос - земной великой матери. В ее хищной потенции автономия мужского начала (акт) превращается во всесторонне обусловленную зависимость. Знание подменяется эрудицией, решения сердца -- глубоко продуманными планами, мгновенное действие -- аналитическим расчетом. Пассивный мужчина -- иголка в проворных женских пальцах. Мужское счастье -- женское лоно и его желательная питательная среда -- комфорт, стабильность, деньги. В такой атмосфере исчезает представление об индивидуальности, о загадочности человеческой натуры, о человеке в целом, зато высоко ставятся отдельные атрибуты -- богатство, талант, физическая сила, деловая сноровка, причем вся эта атрибутика понимается в спортивно рекордном смысле. Социум как плодородно усладительное лоно развлекается дрессировкой, разъятием, пожиранием детей своих. В этих разделочных мастерских, на этих конвейерах современные компрачикосы придают антропоморфной материи ту или иную спецификацию.

Афродита Пандемос -- черная магнезия герметики, владычица крови, божество ритуальных кастраций, эманация всепожирающего Орка -- после Средних Веков медленно и верно завоевала белую цивилизацию.

Девятнадцатый век, роман Эмиля Золя. Грудастая, гибкая Нана выставляет публике розово-жемчужную роскошь своего бэксайда -- негодующие зрительницы отворачиваются, мужчины воют от счастья…Она высасывает из мужчин деньги, сперму, кровь, отбрасывая нищих и опустошенных погибать от бешеного огня неутолимых желаний. Нана -- убаюкивающий комфорт, услада напряженного пениса, розовый сосок голодным губам, дремотное сочувствие вечно недовольным мыслям. Но это прелюдия. В капризах хохочущей Нана дети матери земли, "маменькины сынки" становятся естественными, теряют неудобную человеческую маску, хрюкают, лают, мяукают, воют…

У мифолога и этнографа Жоржа Дюмезиля есть теория "антропоморфного ответа", которая сводится к следующему: царство человеческое отражает остальные царства природы. Черты и выражение лица, походка, привычки, наклонности выдают сущность… тигра, минерала, волка, дерева, рыбы, обезьяны. Потрясения, катастрофы, эротическая гравитация устраняют человекоподобную "персону" и проступает особь того или иного вида. Магия тотема, бездна древней ночи.

Нана -- одна из богинь сладострастия ассиро-вавилонского ареала, Эмиль Золя интерпретировал миф в современном плане, придав своей героине черты Афродиты Пандемос греческих эротических празднеств.

Вернемся к фигуре "Парадигмы". Если принять человека за "основание пирамиды света", животное царство послужит "основанием пирамиды тьмы". Нисхождение эйдетической формы человека в "иное" влечет растворение в разнообразии фауны: человек-млекопитающее, высокоразвитая обезьяна и прочее.

Год миновал. Мы пьем среди твоих владений,
Цирцея! - долгий плен.
Мы слушаем полет размерных повторений,
Не зная перемен.

Это стихотворение "Цирцея" французского символиста Шарля Леконта , переведенное Александром Блоком весьма вольно. Цирцея, равно как и Нана, "владычица крови", но при этом Цирцея "повелительница снов" и магических метаморфоз.

Под формой странною скрывая образ пленный,
От чар, как мы, вкусив,
Меж нами кружатся, глядят на нас смиренно
Стада косматых див.

Здесь львы укрощены -- над ними благовонный
Волос простерся шелк.
И тигр у ног твоих -- послушный и влюбленный,
И леопард, и волк…

Мягкая напевность этих строк убаюкивает конкретный кошмар пребывания на острове Цирцеи. Ее пленники, подобно Луцию в "Метаморфозах" Апулея, остаются в зверином образе:

Для зорких рысьих глаз и для пантеры пестрой
Здесь сон и забытьё.
Над ними в сладком сне струит свой запах острый
Любовное питьё.

Средоточие женского околдования, Дезирада -- легендарная страна роскошного забытья. Только один образ, беспокойный и странный, нарушает очарованный сон:

Где, вспыхнув на конце чешуйчатого стебля,
Родится злой цветок.

Диссонанс в пленительно-затягивающей женственности напрягается в следующей строфе рептильно-жестоко:

В лазурной чешуе, мясистый и колючий
Дракон ползет, клубясь.

Это мужская активизация страшной богини, обещание более зловещих метаморфоз. Однако стихотворение выдержано до конца в медлительной изысканности:

Но даль морей ясна. Прости, чудесный остров
Для снов иной страны.

Появление дракона -- знамение, корабль направляется в Аид. Только благодаря Гермесу, великий герой Одиссей и его спутники избавились от околдования Цирцеи.

* * *

Мужская сила "сына матери", спровоцированная женской гравитацией, соответствует "черному, сгораемому сульфуру" (sulfur combustis, sulfur arsenicum). Его наличие обусловливает вечное "сыновство", зависимость от земной женщины. Гармония на этом плане бытия мужского и женского начал (sulfur combustis и magnesia nigra) -- невероятное соединение оппозиций (conjunctio oppositorum). Подобное допустимо в лунной, более высокой, сфере, в срединном мире, согласно Кузанскому. Там и только там женщина - возлюбленная и сестра (sorror mystica). Там земля не довлеет остальным элементам, разреженная…до плотности густой упругой воды (gummi hermetica), там и следует искать materia prima, драгоценную hyle - она растворяется в фонтане (миф о преследовании Гераклом нимфы Гиле), прорастает сомнамбулической голубой лилией (Новалис. Генрих фон Офтердинген), проступает спящей красавицей на снегу.

Субтильная плоть наших снов, сказок, красок, фантомальных пейзажей это субстанция "тела души". Неоплатоники акцентируют отличие воображения от фантазии. Воображение, равно как рациональное мышление, пассивно и зависимо от физической жизни, отсюда мнение: сон -- дериват действительности. Фантазия -- "центр ощущений, чувство чувства" (Синезий). Одно дело -- в закрытых глазах отражение ранее увиденной женщины, и совсем другое, проявление там неведомой фантомальной…сущности. Поль Валери сказал: "В пассивной вялой душе внешние раздражители вызывают подневольные чувства. Нет, чувства должны творить свои объекты." Это помогает понять природу рассудительного сердца, умного чувства, интеллектуальной души. Новалис интерпретирует ситуацию чувства и мысли: "Сердцевина чувства -- внутренний свет. Активность этого света поднимает созвездия в душе человеческой -- мир воспринимается ясней и разнообразней, нежели в границах и плоскостях обычного зрения…Мысль только призрак чувства, умирающее чувство, белесая, слабая жизнь."

Чувствовать и мыслить -- единая жизненная динамика, нельзя сказать: некто руководствуется рассудком, а не чувством. Одни мысли возникают на периферии истощенного чувства, из неуверенности, слабости или самоотрицания чувства, другие продиктованы спокойной жестокостью - "объективная аналитика", к примеру.

"Внутренний свет" -- эйдетический огонь автономного чувства, не обязанного рождением никому и ничему. Внутренний свет не имеет оппозиции - тени или тьмы, его "да" не имеет "нет". Без него спящая красавица будет вечной сомнамбулой своего дворца, затерянного в терновнике.

* * *

Эманации внутреннего света пронизывают Афродиту Анадиомену, поднимаясь из глубины ее сущности. Плоть этой Афродиты -- субтильная, гибкая, неопределенная, уходит миражом, расплывается в зрительных обманах, ее гармония утверждается в пленительной неточности. Стихия космической воды -- материя фантазии. Ситуация этой порождающей Анадиомену воды -- во сне Генриха фон Офтердингена романа Новалиса:

"Он разделся и погрузился в чашу-водоём. И словно в смуглых облаках, нежно и сладострастно, девичьи груди волн ласкали тело, пронизали тело. Вода зыбилась плавной женской субстанцией."

Это предполагает медлительное, ускользающее легкомыслие, где восприятие рассеивается или совпадает с объектом: это уже не объект, но сомнамбулическое отчуждение дальнего горизонта. Активное созерцание соединяет лунные тени на воде, коралловые лепестки, золотистые водоросли, молнийный удар, что рассыпает волну в пену; изысканный женский силуэт вздымается из воды к небу, оставляя на океане пурпуровый круг.

Если прелести Пандемос разрывают композицию в хаос, явление Афродиты Анадиомены впервые дает предчувствие целого:

В глубине сонорной раковины розовеет слеза звезды,
Бесконечность змеится в упругом изгибе спины,
Море жемчужит роскошь румяных сосков,
Человек истекает черной кровью у царственного бедра.

(A.Rimbaud. L'Etoile pleure rose…)

Эта "черная кровь" -- sulfur arsenicum, сгораемый сульфур, истязающий плоть диссонанс. Следует предположить: "чаша-водоём" Новалиса, удивительное жнское существо стихотворения Рембо это аспекты вечной женственности. Она растворяется водой в воде и концентрируется божественной формой - материя и форма здесь совпадают. В этом растворении и концентрации силы центробежные и центростремительные (алхимические solve-coagula) непринужденно и гармонически связаны. В смутном и странном явлении вечной женственности мужская чувственность, теряя пылкое вожделение, обретает спокойные отсветы -- так в физической алхимии серный колчедан после кальцинации тайным огнем блестит мягко и золотисто. Эта "новая чувственность", пронизанная светлой страстью, наслаждается божественной отчужденностью атмосферы Анадиомены.

"Для Элен сочетаются заклятием орнаментальные потоки в блуждающей девственной полутьме и царственные сияния в молчании звезд. Раскаленное лето, немые птицы, ленивое блаженство траурного корабля в заливе мертвых страстей и стерильных ароматов.

Бешенство ручьев в руинах леса; коровьи колокольчики, эхо долин; гортанные крики степей.

Ради юности Элен волновались оперения тени, трепетала бездонность и легенда неба.

Ее глаза, ее изысканный танец в драгоценных отблесках, в холодных влечениях, в декоративном упоении единственного часа."

(A.Rimbaud. Fairy)

Неповторимые эманации Элен, от которых Элен отчуждена.

Существует ли Элен лишь вербально? Нет, глаза души чувствуют, осязают Элен от ее орнаментальности до бешенства лесной чащобы. Но взгляд рассеивается, чувство распадается в колоритно пенистом восторге явления.

Анадиомена.

Поэты (Жерар де Нерваль, Малларме, Новалис, Рембо) вольно или невольно апеллируют к орфической теогонии. Миф Гесиода отличается красотой слишком жестокой. Падение в море отрезанных гениталий Урана, рождение Афродиты в кровавой пене - кошмарная месть матери Геи, изначальное отрицание автономного мужского начала. Согласно орфике, Анадиомена спит в Океане, растворенная Океаном. И когда в средоточии ее лона пробуждается Эрос, вода концентрируется, обретая максимальную потенцию расцвета звездного, тайного божества. Эрос формирует ее тело, вздымается, озаряет плоть перламутрово-пурпурово напряженностью совершенных конкретизаций.

Рождение Афродиты Анадиомены эпохально и кардинально. Это первая богиня-мать греческого пантеона, созданная сперматическим эйдосом, это резкая оппозиция хтоническим божествам -- Кибеле, Деметре, Пандемос.Вместо жертвенного Аттиса, вместо "маменькиного сынка" -- озорного Купидона, здесь проявляется Эрос-Гермес -- фаллическая энергия. Версия Гесиода совершенно матриархальна: кровь отрезанных гениталий Урана придает колоритную напряженность женской субстанции. Но совсем иное в стойе или в неоплатонизме, совсем иное в реминисценциях вечной женственности:

"Снег. Прекрасное Существо. В завывании смерти, в кругах мрачной музыки, словно спектр, расцветает пленительное тело. Роскошная плоть пронизана багровыми и чернвми провалами. Колориты оживают, танцуют вокруг Видения. Турбуленции, хриплая музыкв, свист смерти. Мир далеко позади нас ополчился на нашу мать Красоту. Она отступает, она вздымается. О. наши кости в новом теле любви."

(A.Rimbaud. Being Beauteous)

Орфическая Афродита Анадиомена рождена в Океане эманациями Эроса, который спит в ней, раковине, жемчужиной фаллической формы, затем, озаренный солнцем, возбуждает ферментацию ее плоти.

Только знание об Анадиомене дает предчувствие Афродиты Урании. Рембо назвал ее "Омега". Сонет "Гласные": молчание пересекает Миры и Ангелов.

О, фиолетовый расцвет Ее Очей.

2001

Примечания

⁽¹⁾Эннеады, 2, 9

⁽²⁾Николай Кузанский "О предположениях". De conjecturis Как ни различны Платон и Аристотель, согласны они вот в чем: форма не противостоит материи, поскольку оную организует; форма не однозначна, ибо сама является материей для формы более высокой. Поэтому античные художники имели иные задачи: не надо насиловать материю предвзятой формализацией, не надо кромсать ее в соответствии с каким-либо умственным образом; необходимо пробудить скрытую в данной материи организующую форму, иначе говоря, ее энтелехию. После долгих поисков художник находит дерево, в котором "спит" ложка или заяц, мрамор, в котором скрывается божество. Нет материи вне духа, нет духа вне материи: